Александр Черных

 

Издательство АСТ перевело и опубликовало книгу британского гербоведа Стивена Фрайера, созданную им в соавторстве с художником Джоном Фергюсоном (Фрайер С. Геральдика. Гербы — символы — фигуры. М., АСТ-Астрель, 2009. 208 с.). И в связи с этим – две новости: хорошая и плохая. Первая состоит в том, что отечественному читателю стал доступен в переводе нормальный, популярного уровня, образчик современного мирового гербоведения, а вторая касается уровня самого перевода. Начнем с хорошей.

Еще в 1990 году я говорил о трудах Ст. Фрайера в области гербоведения [1]. В своем словаре Фрайер писал об использовании в школьном образовании геральдики, которая представляет собой благодатный материал для подобного преподавания. Он предлагал несколько уровней такого обучения: от «узнавания» гербов самыми младшими до изучения геральдических памятников и собственно геральдики старшеклассниками. В некотором смысле настоящая книга [2], выбранная российским издательством для перевода, представляет собой реализацию этого тезиса. 
_______________ 
[1] A New Dictionary of Heraldry / Ed. by St. Friar. London, 1987. 384 p. См. Черных А.П. Новые книги по геральдике (Обзор) // Средние века. Вып. 53. М., «Наука», 1990. C. 254-259. 
[2] Friar St. A Basic Heraldry. London, 1993, 2nd ed. 1999.

 

Еще тогда было очевидно, что хронологические рамки геральдики Ст. Фрайер понимает очень широко. Свое повествование он начинал с древности, говорил о визуальных обозначениях власти, с чем нельзя не согласиться, и фактически продлевал их существование вплоть до наших дней. В настоящей книге его позиция в этом отношении не изменилась. Потребность в символах он связывает с уровнем развития социальной организации. Естественно, что он говорит о знаменах, поскольку речь идет о визуальных признаках. Однако это лишь беглое упоминание, потому что сразу же он переходит к VIII–IX вв.

Изложение истории и проблем исторической геральдики сопровождается многочисленными примерами европейской и чаще, что вполне естественно, английской геральдики. Причем эти примеры органично включены в ткань повествования. Книга — не научное исследование, но основана на ряде таковых. Поэтому упоминание драконов в тексте о раннем генезисе британской геральдики не случайно: оно вводит в контекст раннего, трудно реконструируемого эмблематического пространства догеральдического периода, но исходя из особенностей формирования корпуса визуальных образов это вполне логично и правильно (c. 14). Говоря о т. н. «негеральдических фигурах» Фрайер дает соответствующее времени христианское наполнение распространенных эмблем льва, орла и других. Эти пояснения очень кратки, но они привлекают внимание читателя к бытованию этих образов и их «объяснению» в культуре своего времени (c. 182–185). Он точно замечает, что «большинство средневековых фигур пришло в европейскую геральдику из средневековых бестиариев, а корни очень многих из них лежат в классической мифологии» (c. 183). Поэтому когда он говорит как о возможном генезисе дракона в английской геральдике через римскую эмблематику (c. 186), с ним нельзя не согласиться.

Ключевым критерием оценки умственного потенциала любого автора, пишущего о геральдике, является отношение к проблеме ее возникновения. Для позиции Фрайера характерна известная деликатность в сочетании с определенностью. Например, он упоминает о гобелене из Байё, отмечает дискуссионную историю его оценки, но в то же время занимает однозначную позицию, отвергающую этот памятник как свидетельство ранней или протогеральдики (c. 9–10). Принципиально более конструктивна его позиция, когда он говорит, что корни британской геральдики нужно искать не в Нормандии, а в системе обозначений, использовавшейся представителями родов посткаролингской империи (c. 9–10). Он полагает, что использование определенных знаков было связано с родовыми или феодальными объединениями (c. 10). Фрайер уже не подвергает критике теорию возникновения герба, имеющую в основе закрытое шлемом лицо рыцаря. В словаре он писал, что именно с позиции «узнавания» в бою, с военной точки зрения, щит является чрезвычайно неудобным предметом для помещения каких-либо способствующих опознанию знаков [3]. Теперь он не считает нужным тратить на это время, а лишь мимоходом замечает, что эта теория «сомнительна с точки зрения своей достоверности» (c. 10). Он предпочитает связывать гербы со статусом и принадлежностью к высшему сословию (c. 10). Причиной обзаведения гербом и флагом и последующего стремительного распространения геральдики он считает локальное Возрождение XII в. с повышением внимания к собственному «я» (c. 12). Абсолютно правильна более чем скептическая оценка Фрайером связи геральдики с крестовыми походами и его критика мнения, что крест присутствует в гербах родов, связанных с крестоносными предками. Она не только справедлива, но и заставляет с большим доверием и вниманием относиться ко всем прочим мыслям, высказываемым автором (c. 19). 
_______________ 
[3] Черных А.П. Новые книги по геральдике (Обзор) //Средние века. Вып. 53. М.: Наука, 1990. C. 254–259.

 

Автор очень деликатен при изложении такого сложного и, в сущности, очень мало исследованного в целом вопроса, как геральдика и отражение в ее формах феодальных и родственных связей. К ней в какой-то степени примыкает тема «говорящих» гербов, и очень хорошо, что Фрайером она рассматривается именно в главе о возникновении геральдики, а не в разделе классификаций и всяких особенностей гербов (c. 26–27). Фрайер прав, когда помещает всегда представляющие интерес гласные или «говорящие» гербы в раздел возникновения геральдики, структурно подчеркивая единство и близость этих сюжетов, из взаимовключенность (c. 26). Отмечая связь изображения с родовым именем (c. 22), он пишет: «Обилие «говорящих гербов» в XIII и XIV вв. позволяет предположить, что существует множество подобных эмблем и символов, которые еще ждут своего исследователя — потому как заложенные в них иносказания не слишком понятны человеку XX столетия» (c. 27). Фрайер справедливо видит ранний генезис геральдики в установлении традиции наследования феодального имущества и прав (c. 29), хотя, разумеется, это уже тот этап развития, на котором гербы приобрели черты общественного института. Непосредственный механизм появления герба у индивида или рода Фрайер не затрагивает. Он пишет, что представители знати сами создавали гербы и сами «даровали» их себе (c. 29). Если механизм дарования герба сверху вниз более или менее понятен, то наши представления о механизме усвоения природного (самобытного) герба столь же далеки от идеала, как времена начала геральдики от наших дней.

В историческом отношении представляет интерес высказывание Фрайера, касающееся геральдической практики, а именно то, что «влияние и могущество феодала определялось количеством вассалов, которые носят его гербовые цвета» (c. 64). Из текста неясно, относится ли это автором лишь к XIV–XV вв., или может быть распространено на более раннюю эпоху, но в любом случае наблюдение весьма примечательное. Действительно, в эту эпоху всеобщей и всепроникающей визуализации, чем еще можно было обозначить вассальную связь? Не возить же с собой договор оммажа (которого, к слову, в виде документа обычно не существовало).

Фрайер изящно, одной фразой касается целого ряда проблем, касающихся различных уровней связей (родовых, феодальных) и их зримого отображения, и отмечает возможность визуализации отсутствия таковых — и при этом в пределах ограниченного выбора визуальных средств (c. 30). Стилю Фрайера вообще свойственна мягкая, но по-настоящему интеллектуальная ирония. Это особенно чувствуется в разделе, посвященном «воображаемой геральдике» (c. 31–33).

Фрайер рассматривает геральдику на фоне европейской истории: начиная от зарождения геральдики и чисто геральдических сюжетов он переходит к «веку рыцарства», геральдическим перипетиям Столетней войны, в том числе и связанным с городскими гербами, а затем к войнам Роз. Да, по всей вероятности поэтическое название этого противостояния — Война Роз — возникло только в конце первой трети XIX в. Но происхождение названия оказывается несущественным при изложении истории использования бэджей алой и белой роз задолго до описываемой Шекспиром сцены (c. 63) — Ст. Фрайер бегло излагает эту историю с XIII в. Здесь заслуживает внимания не только попытка объяснения причин, побудивших герцога Йорскского воспользоваться эмблемой белой розы, но и подчеркивание того, что тот избрал ее из многих имевшихся у него эмблем (c. 64).

Не случайно Фрайер уделяет значительное внимание институту средневекового турнира. Для его позиции в отношении геральдики принципиальна фраза: «…честь быть рыцарем и демонстрация принадлежности к этому сословию посредством ярких гербов и пышного убранства турнира сыграли гораздо более важную роль в развитии геральдики, чем ее использование на поле боя» (c. 38), и далее, когда он подчеркивает «исключительность круга избранных, допущенных к участию в турнирах» (c. 41).

В изложении Ст. Фрайера геральдика всегда является частью исторического контекста, составляющим элементом истории Англии. Всей английской истории он придает геральдическое измерение, касается это церковной геральдики (c. 92–94) или других тем. Понимание Ст. Фрайером геральдики вполне современно — он прекрасно представляет себе, что одними классическими гербами эта эмблематическая реальность не исчерпывается и, например, повествуя об эпохе Генриха VII, говорит о самых разных «визуальных символах» (c. 90), встречающихся в качестве элементов декора архитектуры, мебели и проч. На примере гербов жен короля Генриха VIII (c. 90–92) Фрайер показывает эмпирическую жизнь герба — возможные добавления, сочетания гербов и т.п.; рассказывая об отношении Елизаветы I и Марии Стюарт к эмблематической пропаганде, Фрайер демонстрирует вариативность и изменяемость гербов самого высокого уровня (c. 98–100). Здесь показана та высокая политическая роль, которую стала играть геральдика во второй половине XVI — нач. XVII в., выражая не только притязания на «иностранные» владения, но и обозначая приоритеты в наследовании трона в пределах правящего дома и риторически подкрепляя законность этих притязаний. В полемике эмблем того времени было уже немало ренессансной моды на игры со смыслами, но в отношении к эмблемам по-прежнему оставалось еще очень много средневекового.

Особый интерес вызывают замечания Фрайера в отношении заката геральдики. Автор относит его к XVI — нач. XVII в. и пишет, что «к XVI в. герольды приучили всех людей к мысли, что гербовый щит является символом благородства» (c. 100). Процесс был несколько сложнее, и не столь однозначным, как можно подумать в связи с этим коротким высказыванием, но действительно, в XVI–XVII вв. обладание гербом в сознании общества уже прочно связывалось с благородным статусом, в отличие от средневекового восприятия гербов. Но статус герба в обществе не понизился: Фрайер пишет, что количество фальшивых гербов измерялось тысячами (c. 101), а это говорит в первую очередь о тысячах стремившихся к обладанию гербом. Разве не в пользу того же самого говорит и приводимый пример арестованного в 1557 г. жулика У. Доукинса, выдававшего себя за королевского чиновника и торговавшего гербами и фальшивыми родословными (c. 101)? И разве это специфика исключительно XVI в.? Автор пишет применительно к более позднему периоду: «Промышленная революция породила новую элиту из числа промышленных магнатов и сталелитейных королей, жаждущих приобрести атрибутику аристократии и проявляющих волчий аппетит ко всему, что относится к генеалогии и геральдике» (c. 147).

Чтобы представить себе уровень информативности книги, достаточно обратить внимание на упомянутое Фрайером систематическое сознательное уничтожение геральдических памятников в ходе перипетий исторического процесса, как это было в Англии после 1649 г., когда королевские гербы были или сбиты и стерты со стен, или — в лучшем случае — сняты и спрятаны (c. 123). С точки зрения сохранности геральдических памятников аналогичную роль сыграл послереставрационный указ 1660 г. с требованием ликвидации гербов Английской республики и восстановления геральдических изображений королевского герба в храмах, на кораблях и проч. (c. 125). Ссылаясь на Б. Берка, автор пишет о вскрытии гробницы Кромвеля, в которой была обнаружена медная пластина с гербом, представлявшим собой личный герб Кромвеля в соединении с английским королевским (c. 124). Мне не приходилось ранее встречать такого, геральдически выраженного, дополнения к политической характеристике Кромвеля.

На примере истории гербов Ричарда Невилла, графа Уорика, и некоторых других Фрайер показывает кратко и доступно принцип формирования герба, его составления, совмещения с другими гербами — целый комплекс формальной геральдики на конкретном примере (c. 73–75). Показательны примеры из Шекспира, Дрейтона и Коллингборна, которые демонстрируют включение геральдической составляющей в текст художественного произведения (c. 75 и др.). Расшифровка геральдических иносказаний Коллингборна — яркий пример бытования этого материала у современников (c. 77–78).

В то же время следует добавить, что Фрайер не может, оставаясь на почве исторического источника, испытывать уверенность за пределами исторически обоснованных данных и, когда, например, говорит о происхождении щитодержателей, он пишет «существует предположение» (c. 94).

Эрудиция автора касается многочисленных проявлений исторической геральдики в повседневности раннего Нового времени, в частности, траурной церемонии, обряда погребения и визуализаций, связанных с идентификацией post mortem (c. 107–109). Приводимая Фрайером возможность прочтения визуальной информации в таком почти исключительно британском геральдическом изобретении XVII в., как изготавливавшиеся из дерева или холста мемориальные доски с гербами (Hatchment) (c. 109–111), и интересна, и полезна. Даже сохранившиеся 4,5 тыс. английских досок — это огромное количество памятников национального культурного наследия, каковым является геральдика. А автор полагает, что в XVII–XVIII вв. их число было значительно больше. В то же время — и это уже претензии скорее к переводу — непонятно, почему мемориальная доска представляет собой извращенное представление о символах чести (подпись к изображению на с. 108); что в ней такого извращенного?

Автор затрагивает такой достаточно редкий в гербоведческой литературе сюжет, как колониальный вариант развития геральдики метрополии (c. 105). Я с огорчением вынужден признать, что места для этого отведено до обидного мало; однако он все же присутствует, и это еще больше украшает книгу.

Что касается источников, то в оценке этой проблемы автор отмечает тесную связь геральдики и сфрагистики и справедливо отмечает важную роль печатей в генезисе геральдики (c. 21–22). Рассказывая о гербовниках, Фрайер предлагает некоторое изменение классификации Э. Уагнера. Он отмечает гербовники «по случаю» и институциональные, но выделяет и региональные, и иллюстративные (c. 58) — и справедливость такого подхода нельзя не отметить. Кроме того, он говорит об «общих» гербовниках, представляющих собой сочетание различных их типов. Однако изучение гербовников вряд ли берет начало в XIII в., т. к. в это время они только появляются; автор явно хотел сказать что-то другое (c. 58). А то, что предлагается читателю под названием «перечень гербов», на самом деле не что иное, как упорядоченный гербовник.

Заслуживают внимания «узлы-кокарды» (c. 65): этот материал редко появляется в геральдических работах, и в основном фигурирует в них как дополнительный элемент герба позднего Возрождения и раннего барокко, да и то в несколько другом качестве; ни в тексте, ни в подписях Фрайер не дает ни хронологических уточнений, ни подробностей, а жаль (есть только маленькое упоминание об узле Стаффордов — с. 67).

Рассказывая об английской Геральдической коллегии, Фрайер излагает историю института герольдов в Англии и заодно повествует о ряде интересных сторон геральдической практики (c. 78–85). Кратко и точно охарактеризованы геральдические визитации, названные инспекционными поездками герольдов (c. 61).

Далее автор переходит к освещению региональных вариантов английской геральдики — геральдики Уэльса, Шотландии и Ирландии. На региональном материале Фрайер затрагивает интереснейшие проблемы: например, на примере геральдики Уэльса он касается ситуации, когда генеалогически не связанные между собой семейства (хотя и претендующие на это) носят один и тот же герб (c. 111). А ведь это — островная Англия, один из регионов ранней классической геральдики, а не Польша или Италия, где подобное — норма. Ситуация особого внимания к родовой знатности, которая приводится Фрайером в качестве объяснения, оставляет ощущение неудовлетворенности — эта ситуация не уникальна. Меня даже более заинтересовало замечание, что определенная система геральдики была связана только с началом правления Тюдоров и визитациями английских герольдов (c. 112). Т. е. скорее всего мы имеем дело с наложением по меньшей мере двух — валлийской и английской — исторических традиций, двух вариантов развития геральдики. Фрайер говорит о различиях региональных вариантов в пределах Соединенного Королевства: «если в Англии девиз можно менять сообразно с волей обладателя герба…, то в Шотландии… оговаривается грамотами и подлежит подтверждению последующими поколениями обладателей герба и девиза» (c. 181). На примере шотландской геральдики Фрайер рассказывает о знаках различения членов одного рода — бризурах (c. 114–116). Это — основательный подход, который позволяет избежать в изложении формальной геральдики теоретического абстрагирования, которое делает формальную геральдику обобщением, теряющим не только национальные, но и подчас вообще исторические черты.

Явными плюсами книги являются исторические примеры удачных и не вполне удачных дополнений к гербам Нового времени (c. 143–145), освещение современной английской практики личных и родовых гербов, касающейся послебрачного использования герба супругами (c. 202). Заслуживает внимания упомянутая Фрайером отмена в Англии после 1660 г. права передачи нашлемника по женской линии (c. 175).

Есть у автора и утверждения, с которыми трудно согласиться. В какой мере шлем олицетворял сословное превосходство рыцарей (c. 39) — вопрос спорный, и вряд ли он может быть решен без детального, возможно с элементами статистического анализа, исследования, которое пока, увы, никем не сделано. Это же пожелание в полной мере относится и к шлемовым эмблемам, режиму их усвоения, наследования и предпочтениям при возможности выбора из унаследованных. Когда Фрайер говорит об обладании гербом как признаке принадлежности к рыцарскому сословию (c. 152), он исходит из более поздней по сравнению со Средневековьем общественной практики. Это подтверждается и утверждением, что право на герб исходит исключительно от монарха, что еще в XIV в. было дискуссионным. В то же время Фрайер пишет: «право иметь нашлемник когда-то считалось привилегией и большой честью, гораздо более высокой, чем право на герб» (c. 174). Это очень интересное высказывание заслуживает внимания и требует развернутой аргументации. Далее Фрайер пишет «Первый принцип геральдики заключается в правиле: “один человек — один герб”» (с. 204). И это утверждение тоже вовсе не бесспорно.

Возможно, более точным названием книги было бы «Английская геральдика», но автор создавал свою книгу для английского читателя, которому порой не столь важно, существует ли какая-нибудь еще, кроме английской. И хотя книга представляет собой сжатое изложение истории геральдики в целом, ее английский облик проявляется во всем, в том числе и в упоминании таких не слишком известных сюжетов, как уже упомянутые геральдические визитации (c. 96) — это явление, возможно, не только английское, но бесспорно, что наиболее явные следы оно оставило именно в английской геральдике. Книга создана на английском материале, основана на примерах из английской геральдики и отражает особенности именно английского варианта этого общеевропейского явления. Это не умаляет ее достоинств и при этом не делает ее исключительно региональной; Фрайеру через английское гербоведение удается показать и историю, и структуру всей геральдики.

К несомненным достоинствам книги, редким в популярной геральдической литературе, относится также то, что у многих изображений гербов, приводимых в книге, есть датировка, т. е. хронологическая привязка. Книга и иллюстрирована хорошо, поскольку создатель иллюстраций (практически соавтор Ст. Фрайера) Джон Фергюсон, — профессиональный геральдический художник, обладающий существенными знаниями и вкусом. Вообще, английской геральдике, которая насчитывает немало хороших, умных, интеллигентных книг, опять повезло.

А нам повезло чуть меньше. Это касается особенностей перевода на русский язык.

Претензии к переводу книги Ст. Фрайера можно разделить на две основных группы: в первую отнесем отступления от принятой исторической терминологии, во вторую — упущения, касающиеся собственно геральдики.

Не хотелось бы углубляться в переводы внегеральдических понятий, но мимо некоторых просто трудно пройти мимо.

Так, термин «ублюдочный феодализм», несмотря на примечание редактора (c. 64), вряд ли можно отнести к вершинам переводческого мастерства. Далее: в отечественной литературе область Пиренейского полуострова, где нашла свое завершение Реконкиста, давно именуется Гранадой, так что лучше в написании этого топонима не ориентироваться на стихотворение Михаила Светлова (c. 90). И «Великий раскол» (c. 91) — во избежание излишних параллелей с отечественной историей — корректней по традиции называть схизмой. Не было никакого смысла изобретать Ангевинских королей, тем более, что они, как оказалось, тому же редактору прекрасно известны как Анжуйские (c. 12). К чему без нужды умножать сущности и называть короля Хлодвига — Кловисом (c. 44)? Мать Черного принца по-русски зовут Филиппа де Эно или Геннегау, но уж никак не Филиппа Геннауская (c. 46). Жаль, конечно, что под пером переводчика известные средневековые суверены множатся, как амебы, но еще более грустно, что это историко-филологическое плодородие поддерживает редактор.

Встречаемая в русскоязычном тексте «Бретонь» (c. 200) более известна как Бретань, несмотря на существование прилагательного «бретонский». Сомнение вызывает перевод названия «Draper's Company» как «Компания торговцев мануфактурными товарами» (c. 146), да и 1348 год — не слишком ли ранняя для мануфактуры дата? Вероятно, вкралась опечатка: эта фирма (одна из старейших среди семи десятков лондонских ливрейных компаний) была основана только в 1361 г., а в 1438 г. королевской хартией ей был дарован герб.

Зачем изобрели Святого Георга (c. 121) — чем Святой Георгий не угодил? Ведь обычно Георгами в нашей литературе именуют английских королей — как раз для отличения от святых. А когда потом в русском переводе появляется Св. Георгий (c. 139) — то это всё тот же святой? Или уже другой? Но на с. 135 опять Св. Георг… Что за напасть! Ведь удалось же поименовать святого правильно в названии орденов Св. Михаила и Св. Георгия! А почему? Потому что рядом шла речь об учреждении ордена при Георге III — и требовалось дать имя короля.

Можно ли рассматривать тружеников науки и образования (я добавил бы к ним и переводчиков с редакторами) как своего рода воинов в борьбе с неослабевающим погружением человечества в трясину невежества? Уверен, это польстило бы многим из них, особенно если сочетать это с одновременным присвоением научно-воинских званий — вроде доктор-полковник, или лаборант-ефрейтор. Но прошлое не переделаешь – поэтому совсем напрасно переводчиком изобретен «рыцарь-бакалавр» (c. 50, 69, 133, 134), давным-давно известный отечественной медиевистике как башелье (или шевалье-башелье).

Подобных дефектов изложения в издании много, но на них придется закрыть глаза, потому что в сугубо геральдическом плане «русскоязычный Фрайер» разговаривает с читателем еще более причудливым языком.

Например, для знамени тамплиеров, которое читавшим «Айвенго» школьникам известно как «босеан» (baussant, beaucéant), переводчиком зачем-то предлагается термин «босон» (c. 21). Вместо английской Геральдической коллегии предъявляется то «Геральдическая палата» (c. 83 и др.), то «Коллегия герольдов» (c. 80). Замечу тут же, что глава шотландской герольдии — он все же Лорд Лев (или, если угодно, Лорд Лайон), но превращать его просто в «лорда-льва» (c. 153) неверно: ведь это должностное имя гербового короля Шотландии, а потому должно даваться с прописной (забавно, что тридцатью страницами ранее переводчик осмелился предложить читателю совершенно бессмысленное «Лорд герольдмейстер льва» (c. 114)). Главу ирландских герольдов лучше так и именовать, а не превращать его в «шеф-герольда» (c. 118). К слову, ни в Бретонском герцогстве (c. 59), ни в Ордене Подвязки (c. 60) верховный герольд никогда не именовался германизмом «герольдмейстер», поэтому переводить название их должностей с французского и английского следовало бы дословно — «гербовый король» (King of Heralds, Roy d’armes). Зато — добавлю ложку меда! — введение переводчиком термина «младшие герольды» (c. 80) для обозначения персевантов мне лично нравится. В соответствии с принципами научного перевода один и тот же термин по возможности следует переводить по всему тексту одним и тем же словом — и жаль, что на этой позиции переводчику удержаться не удалось: четыре страницы спустя персеванты возникают снова, но уже как «помощники герольда» (c. 84), что неправда: они были вполне самостоятельными должностными лицами.

Откровенную досаду вызывает незнание авторами перевода термина «гербовник», из-за чего такой, в сущности, элементарный термин, как roll-of-arms, превращается в некие «геральдические свитки» (c. 57). В относительно редких случаях передача этого английского термина словосочетанием «гербовые свитки» возможна — но только тогда, когда нужно подчеркнуть особенность внешнего вида рукописи. А у переводчика «под свитком понимаются полосы пергамента, переплетенные в тетради» (c. 58); но ведь тогда это уже не свиток, а кодекс! Так или иначе, но в «свитки» превратились и Конный гербовник Золотого Руна, и Гельдернский гербовник (последнему — наряду с Вийнбергенским (c. 117) гербовником — оказана особая «честь»: оба зачем-то именуются «армориалами»). Не хотелось бы прослыть совсем уж несносным ригористом: если Матвея Парижского переводчику больше нравится величать Мэтью Пэрисом, то это, в некотором роде, «дело вкуса», но чтобы Гельдернский гербовник составил некто Хейжнен (c. 59)… Да разве не Хейнессон? В принципе, возможны — хотя и не очень желательны — разночтения в названиях гербовников. Но сами источники обязаны быть узнаваемы, а конструируемая в области исторической геральдики реальность должна описываться общим языком (если, конечно, почитать историческое знание именно знанием, а не разделом художественной литературы ближе к фэнтэзи). С этой точки зрения «свитку Балиоля» (c. 61) все же лучше и впредь существовать в исторической литературе под именем Гербовника Бэлиола.

«Звукопередача» — одна из самых непростых задач письменного перевода: она еще больше усложняется, когда вмешиваются посторонние факторы и влияния. Прочитав, что Роберт Кук, именем которого называется упорядоченный Гербовник Кука (а отнюдь не «Перечень Кука»), оказывается, был «главным герольдом провинции Кларенсекс» (c. 61, 80), я подумал — а кого именно хотят этим рассмешить? И почему именно здесь? Да, в Англии и правда много топонимических «-сексов» (Уэссекс и пр.), но создать из привычного Кларенса или Кларенсо столь современное «изделие» — при том, что «секса» в Сlarenceux (в отличие от, напр., Sussex) даже не звучит!.. Что-то отвлекло переводчика в этот момент? Или наоборот — привлекло? Если не что, то кто? А о чем задумался, напоровшись на «Кларенсекс», редактор — да так задумался, что пропустил? А почему не о том, чтобы грамотно отредактировать книгу?

Со «значком герольда» (c. 62) опять попали в «засаду»: ну не значок это, а бэдж — бесконечно более интересная вещь! Тем более, что речь здесь идет о знаменитых Алой и Белой Розах, визуализировавших Ланкастеров с Йорками в их противостоянии. Да, словом badge в англоязычном мире нынче называют и более знакомый нам значок для повседневного ношения. И что с того? Или строки из пушкинского «Графа Нулина» — «Наталья Павловна раздета. // Стоит Параша перед ней…» — тоже будем понимать в терминах отечественных реалий XX века?

Вообще, складывается впечатление, что авторы русскоязычного перевода Фрайера только-только открыли для себя увлекательный и не вполне ведомый им мир геральдики (впрочем, за пределами геральдических премудростей вселенная, в которой обитают переводчик и редактор, тоже странная: например, печати в ней — «чеканят» (c. 68), а не вырезают как обычно). Английскому сrests у них соответствуют «петушиные гребни» (c. 39): конечно, можно было б дать банальные «нашлемники» или «шлемовые эмблемы»... Но чтобы дать — нужно взять, а откуда, если русская геральдическая терминология авторам перевода вообще неведома, а обиходного запаса слов не хватает? Одно тянет за собой другое: путаница с терминами не дает возможности понять, где изобразительные девизы, где личные эмблемы, — а ведь речь идет о сложном, интересном и относительно мало исследованном пласте визуальных признаков.

Даже в описании самых базовых гербовых форм царит дикая путаница. Осмелюсь заметить, что quarterly — это вовсе не «рассеченный на четыре части» (с. 46, 50): можно быть или рассеченным, или четверочастным (это последнее и есть quarterly). Упрощая в одном месте, усложняют в другом: герб Бирмингемской епархии не «рассечен надвое по линии зубцов», а всего лишь «зубчато рассечен»; герб Линкольн-Колледжа в Оксфорде не «рассечен натрое», а просто «дважды рассечен» (с. 150–151). Невнятный «шестичастный пересеченный щит» на деле оказывается всего лишь чередованием шести поясов, а «шестичастный щит, скошенный справа» — чередованием шести правых перевязей; то же самое — с чередованием столбов и стропил (с. 163).

Можно сетовать на недоступность современной литературы по актуальной русскоязычной геральдической терминологии, но ведь «русскоязычный Фрайер» обнаруживает незнакомство даже с терминологией, которая дана в арсеньевской «Геральдике», изданной впервые век назад (а в новейшее время переизданной немалым тиражом!). Неужели переводчику вообще никто не намекнул на то, что по-русски о геральдике писали и до него? Видимо, так. И на правах «творца русской геральдической вселенной» он порождает не отдельных «адама» и «еву», а сразу целую «семью перевязей» (!), которая при пристальном рассмотрении оказывается обозначением тривиальных трех малых правых перевязей (3а). Зато без нужды плодить синонимы переводчик умеет: косой крест у него получает имя «X-образного» (8), а вилообразный — «Y-образного» (9,10). Тут бы призвать ответственного редактора прочитать книгу один раз от начала до конца целиком, чтобы один и тот же крест на протяжении одной книги не назывался то так, то этак. Или книгу переводили два человека? А редактировали — тоже двое?

О примечаниях редактора (надеюсь, что он все-таки один) хочется сказать особо. Они неоднозначны. Иногда вполне корректны, разумны и более чем уместны — особенно когда справедливо поправляют текст автора (см., напр., комментарии о происхождения лилий в гербе Шотландии (с. 43) или о юбилее Хлодвига (с. 44)). Но иногда их очень не хватает. Вообще, соотношение текста перевода и редакционно-переводческих ремарок порой вызывает вопросы. Так, на с. 54 даны русские эквиваленты английских идиом. Получается что Ст. Фрайер — фанат русской лексикологии, раз приводит в своей книге русские выражения? Или же все проще: переводчик и редактор самовольно включили свой текст в авторский, вместо того чтоб скромно написать в скобочках — (аналогично русскому «сидеть как на иголках». — Прим. пер. или Прим. ред.)?

Рискуя навлечь на себя недовольство читателя, продолжу все же скорбный перечень утраченных смыслов.

После всего сказанного, вполне ожидаемо, что блазоны даются авторам перевода особенно тяжело: «три веретена, смыкающиеся в средней линии» (с. 73) — это «три веретена поясом»; у Диспенсеров не рассеченный четверочастный щит, а «четверочастный, серебряный и червленый», потому что поле герба может быть, повторяю, или рассеченным, или четверочастным, и во 2 и 4 четвертях не золотые просветы, а «переплетенные золотом», а черная перевязь overall — это буквально «поверх всего», так и переводится, только она не левая, а правая — так написано (англ. bend) и так нарисовано (с. 74–75). Не повезло, как всегда, злосчастным мерлеттам: они обозваны — и многократно — то мартлетками (с. 14), то мартлетами (с. 24, 39, 186). И, как ни приятно видеть латиницей fleur-de-lis в тексте, слово это по бытованию уже давно стало вполне английским и легко может переводиться как «геральдическая лилия» (с. 46, 193). Т. е. везде, где в переводе прописана «королевская лилия», подразумевается просто геральдическая лилия. Называть ее королевской — произвольное толкование, далекое от истины: эта фигура очень широко распространена и никогда не была (и не является) привилегией монархов. «Обратных» цветов (с. 46) в блазонировании не существует — есть «переменные». В этом окружении превращение небезызвестного Симона де Монфора в Саймона выглядит даже мило.

Геральдический лев «вздыбился» по всей книге — нет нужды приводить страницы. Текст гласит, например, что на ранних этапах «всякий лев, который не был львом вздыбленным, описывался как леопард» (с. 182). Это нововведение переводчика следует читать – «всякий лев, который не был львом восстающим…». Ни лев, ни грифон не могут быть «вздыбленными» (с. 189), они оба «восстающие» (rampant). Ведь и сам переводчик уже успел узнать, что «вставший на дыбы — употребляется применительно к лошади» (с. 188).

Во фразе «отстоящая от границы щита двойная контурная линия с цветочным орнаментом с обеих ее сторон» (с. 114, 142) трудно угадать элемент шотландского герба, в котором, строго говоря, присутствует даже не двойная кайма, а двойная внутренняя кайма, и не обремененная лилиями, а процветшая (с. 43). Я подозреваю, что фраза «В шотландской геральдике правом носить герб, в котором отсутствуют символы, обозначающие положение того или иного человека в семье (indifferenced arms), обладает только глава клана» — на самом деле должна звучать так: «В шотландской геральдике правом носить родовые гербы без дополнительных различий (undifferenced arms) обладает только глава клана». Есть у меня и другое подозрение — в том, что мера свободы истолкования, невольно присутствующая в любом переводе, здесь исчерпана и роковая черта перейдена.

Глуповатая возникла ситуация с двусмысленными и странными «компаниями в мантиях» (с. 53). Когда это член ремесленной гильдии имел право носить мантию? Разве речь идет не о «ливрейных компаниях» — т. е. ремесленных корпорациях, которые визуально самоидентифицировались через цвет своих церемониальных одеяний (ливрей)? Прав редактор, они действительно дословно так и переводятся.

Досадные двусмысленности, присутствующие в переводе, заставляют читателя постоянно быть в напряжении. Так, «русскоязычный Фрайер» говорит: «В XVI в. практическое значение личного герба как средства защиты стало терять свою первостепенную роль…» (с. 157). Что это значит — непонятно. Может быть, имелся в виду боевой щит? Или что-то другое? В названии раздела, звучащем как «Гражданская и корпоративная геральдика» (с. 146) под словом civic имеется в виду городская: «гражданская» – близко по этимологии, но неверно. Наличие доминионов у Ричарда III (с. 117) – явный анахронизм; dominion в этом значении — из исторического лексикона гораздо более позднего времени. С выражением «герб доминиона» (с. 155) следовало быть осторожнее, чтобы читатель не путал доминион Новейшего времени со средневековым «владением». Marks of distinction — это, скорее, различительные знаки, а не «знаки отличия». У знаков отличия все же другое значение, и знак незаконнорожденности вряд ли может считаться таковым (с. 206).

Словом, блазон не получился. Невнимание же к переводу блазона грозит геральдике опасностью навечно остаться в картинках. Это, в свою очередь, чревато тем, что анализ, существующий преимущественно в вербальных формах, из-за постоянного появления новых названий для одних и тех же форм приобретет черты безумия чисто поэтического.

Что касается иллюстраций, то в целом они, как дело рук коллеги Ст. Фрайера (Дж. Фергюсона) соответствуют цели книги. Остается непонятным, почему к цветным иллюстрациям применен сугубо технический типографский термин «вклейка» (после с. 144), хотя можно было назвать их таблицами или, в крайнем случае, рисунками. Понятно, что на с. 55 подписи к гербам 3 и 4 перепутаны местами, да и на с. 136 — тоже. Претензии есть в отношении пояснительных подписей к рисункам структуры герба (с. 160). Они, к сожалению, не очень «пояснительны» и таковы, что вообще нельзя понять, что рассеченный, пересеченный и четверочастный — три разных деления гербового поля. Не все в порядке и с переводом названия точки С, обозначенной как «середина щита» — даже без сложной измерительной аппаратуры очевидно, что она расположена отнюдь не в середине.

«В соединенных гербах правая сторона щита всегда описывается (провозглашается) раньше левой, а в рассеченных гербах каждая часть с гербом описывается независимо от остальных...» (с. 159). Внешне эта фраза выглядит более или менее «гладко» — до тех пор, пока вы не попытаетесь понять ее смысл. Что значит «провозглашается»? Может, блазонируется? Вторая часть фразы, вероятно, пытается нам сказать, что в гербах, разделенных на несколько полей (а не только в рассеченных) каждое поле описывается как самостоятельный герб. Причина столь приблизительного перевода — слабое представление о предмете. Говоря современным сленгом — «не в теме». Отсюда и все прочие неуклюжие, неточные и неверные фразы.

Никто, разумеется, и не мечтает переводить на русский такие геральдические чудеса как элфин (или альфин), йейл (он же — йель), виверн или рожденный из петушиного яйца кокатрис (кокатрикс), но и в переводе других слов остается еще значительный резерв для его улучшения. В частности, на с. 134 имеется в виду исходный рисунок, а не «оригинальный»; не следовало бы воротную решетку называть порткулисом (с.126); Arms of Office (с. 152, 155, 159) — не «гербы канцелярии», а должностные гербы... Далее читаем в переводе: «Геральдическая фигура — это объект или геометрическая фигура» (с. 159). В данном случае слово object переводится как «предмет». Что-то мне подсказывает, что «олень идущий в естественном цвете» (с. 168), это «идущий олень естественного цвета». Достаточно широко употребляемая фигура «миллринд» (с. 170, 197) — это всего лишь «мельничное железко» (что, кстати, соответствует объяснению в тексте — с.197). «Античные» короны — это «древние» короны, а «астральные» — просто «звездные»: ничего астрального в них нет, а звезды видны (с. 177).

Мне осталось непонятным, почему «в отличие от геральдических фигур ни главное, ни второстепенное поля не изображаются рельефными» (с. 161)? И это не единственное, чего я не понял. Что такое «четверочастный щит, рассеченный на серебряные и червленые поля с золотыми решетчатыми просветами по всем полям щита» (герб Спенсеров) (с. 143)? В действительности он просто четверочастный, серебряный и красный. И перевязь в нем обременена не «фестонами», а раковинами. Что за «бобышки и другие украшения, выступающие над поверхностью щита» (с. 157)? Может быть, имеется в виду умбон? Но из текста этого не ясно. Что такое «рыцарские реестры» (с. 172)? Гербовники? Если не они, то в каких «реестрах» находили свое отражение нашлемники?

Не всегда хорошо разработанная английская детализация воспринимается русской блазонной терминологией. Там, где устоявшегося эквивалента еще нет — там и вопрос критики стоит по-другому. Когда речь заходит о диминутивах (с. 161) — уменьшенных версиях геральдических фигур — я не придираюсь к «диминативам» (все же это перевод английской книги!), но сильно сомневаюсь, что пояснение «в русской геральдике они именуются узкими» принадлежит Ст. Фрайеру. Это уже не изъян, а известная неряшливость перевода. Табличку «Фигуры деления» (с. 167) надо было назвать «Виды линий деления» (все же это не фигуры); не «большое число определенного вида фигур» (с. 170), а «большое число фигур одного вида». Вполне можно было пренебречь английской разницей между «безантированным» и «безантованным» полем, оставив только английские термины, все равно по-русски оно будет «усеянным безантами». То же самое в отношении дисков и шаров — надо было либо оставить их по-английски, либо дать примечание, не наделяя читателя «хартами», «пеллетами» и «усеянными караваями». А вот «гутты» вполне переводимы как «капли», с той только разницей, что goutty de sang — капли никак не черненые, а червленые (с. 171). Очень сомнительно, что «армигер — лицо, имеющее право владеть оружием» (с. 172): в данном контексте это обладатель герба (обычно это слово так и переводится).

В семью геральдических цветов неожиданно как равноправный пролез пресловутый «гюльз», с которым, как я надеялся, давно покончено; для обозначения зеленого появился невесть зачем «верт». Да, для бытующих в английской геральдике цветов sanguin и murrey непросто подобрать удачные русские эквиваленты. Но это не основание для изобретения цвета «мюррей». А «тенне» — это просто оранжевый (с. 168–169). При том, что есть региональные особенности английской геральдики, более чем уместны были бы компетентные редакторские комментарии.

Но и это еще не всё — со с. 188 начинается словарь. Не скрою, это самое сложное для перевода. Хорошо, что нередко в скобках приведены английские термины, которыми пользуется Фрайер; достойно сожаления лишь то, что иногда их русские переводы в смысле соответствия оставляет желать много большего. В дополнении к словарю замечу, что двуглавый орел должен быть не с «расправленными», а с «распростертыми» крыльями (с. 183); «спина к спине» — это «противообращенные» (с. 188); «во всеоружии» означает «с (таким-то) вооружением» (с. 189); langued — не «положение языка», а «с (таким-то) языком» и применяется тогда, когда язык геральдической зверюги отличается цветом или металлом (например, «с серебряным языком»); то же самое и в отношении «queued» — не «наделенный хвостом», а «с хвостом» (с. 190). Про каменную кладку (masoned) обычно говорят «мурованный», а не «сложенный» (с. 190); «коромысло» более известно как «водонос» (с. 195); «феон» (pheon) — это геральдический «наконечник дротика» (с. 199). «Горжет» — это просто «воротник», а таинственный «гарб» — просто «сноп» (с. 190). Также и «манш» (с. 195) — просто «рукав», пришедший в английский язык из французского. Но вряд ли это может быть основанием для транслитерации. Ну зачем, зачем нам новые «гарбы» и «манши»? Мало с нас бризур и блазона? Этот путь уже проходило немецкое гербоведение в XIX в., когда, пусть и с благой целью систематизации, вводились для всех, хотя бы единожды встречающихся в гербах изображений, свои особенные наименования. Ничего, кроме перенасыщения терминами, это не принесло.

Позволю себе напоследок еще два слова в защиту русского и геральдического языка.

В сельском хозяйстве поле может быть засеяно клевером, а в геральдическом — нет: в геральдике поле — усеяно (напр., гонтами, а не гонтом (с. 141); гонт — один, а гонтов (геральдических лилий, безантов и т. д.) — много: настолько много, что ими усеяно всё гербовое пол).

Термин «бризура» — вероятно не лучшее, но пока необходимое слово в переводах западноевропейской геральдической литературы. В настоящей книге важность его подчеркивается наличием двух примечаний к одному и тому же слову (с. 116, 204). Но при этом пусть всё же оно будет в традиционной форме, и притом желательно женского, а не мужского рода (с. 116, 205). «Бризур» в мужском роде — это смелее, чем надо бы. Переводчик пишет: «правда, от него (бризура) можно было освободиться». Согласен — неплохо бы. Тем более, что в следующем абзаце сказано: «система бризур». Совершенно неожиданные проблемы возникли и со склонением слова «щитодержатели» (с. 135, 137, 139, 149). Понятно, что русский язык знать «немодно», но всё же…

С одной стороны, это большое удобство, что нынче компьютерные программы умеют переводить «сами», но, с другой стороны, надо всё же за ними слегка и подправлять (пожалуй, пора признаться: я не верю в то, что технический перевод книги Фрайера осуществлял живой человек: издание не оставляет для такого предположения никаких шансов). Такую правку вполне мог бы осуществить живой человек — редактор, если бы обладал навыками редактирования специальной литературы. Может быть, у него настолько маленькое жалованье, что за него можно еще немного и вредить? Или это некие «враги-антизападники» таким машинно-инвалидным языком перелагают европейскую историческую литературу для того, чтобы сформировать у невинного отечественного читателя стойкое неприятие всего, что связано с «гнилым Западом»?

Может показаться, что этот избыточно многословный текст продиктован злопыхательством и недоброжелательством. Отнюдь нет. Я бы погрешил против истины, если бы сказал, что улучшений нет совсем. Это не так. Они есть. Даже с точки зрения терминологии присутствуют отдельные (непреднамеренные?) успехи перевода геральдической книги на русский язык. Вот, например, аугментации очень хорошо названы почетными дополнениями (с. 125–126), и персеванты удачно выведены под именем младших герольдов, и бризуры верно определены как знаки младших линий… Но так уж неприятно устроен человек, как-то «жадно» — всё ему мало.

Чему можно порадоваться еще? Тому, что издательству на зуб попался «всего лишь» Фрайер, а не фундаментальный старенький Фокс-Дэвис. О таком даже страшно подумать.

* * *

Опубликовано на сайте «Геральдика сегодня» 25.05.2010