Энциклопедическая статья, написанная известным историком-медиевистом и геральдистом М.Ю. Медведевым, излагает краткую историю возникновения и развития геральдики как эмблематической системы, вызванной к жизни европейской цивилизацией Средневековья.
Щит, блазон, бризура, нашлемник, намет, ливрея, девиз, герольд… В статье раскрывается значение этих и многих других понятий и терминов, знание которых составляет основу геральдической грамотности.
* * *
Геральдика (лат. ars heraldica — ремесло герольдов) — эмблематическая система, сложившаяся на протяжении Средних Веков в Западной и Средней Европе и характеризующаяся своеобразными обычаями оформления и употребления особых личных и коллективных знаков, прежде всего — гербов (лат. arma — оружие или доспехи; польск. herb от нем. Erbe — наследство), а также устойчивым единством репрезентативной, идентификационной и декоративной функций этих знаков.
Складыванию геральдики предшествовало лишенное общей системы употребление различных эмблематически значимых (притяжательных, хозяйских), символических и декоративных изображений, имевших различное (варварское, античное, восточное и иное) происхождение, в оформлении доспехов, знамен, печатей, монет, использование разнообразных знаков собственности и т. д. Многие из этих изображений позднее перешли в гербы, что до сих пор вызывает у некоторых авторов искушение преувеличить возраст геральдики.
В середине — второй пол. XII в. в пределах Европы, возможно — в землях исторических Нидерландов (впрочем, эта локализация спорна) возникает и получает широкое распространение в Западной и Средней Европе культура употребления гербов как личных знаков наиболее влиятельной военной знати, а в конце XII-начале XIII в. — также простых рыцарей, младшей знати, знатных женщин. Появление подобных знаков как средств репрезентации было обусловлено возрастанием внимания к личной роли субъекта феодальных отношений, к его социально-правовому положению и ответственности, а также процессом оформления единой знати через интеграцию различных привилегированных групп в рыцарство. Сказывалась нужда в опознавательных знаках — боевых и турнирных (лицо воина отчасти или полностью скрывалось кольчужным капюшоном и шлемом), мирных (расширение сфрагистической практики).
Геральдика сложилась как «собственный» феномен европейской цивилизации. Распространенная в прошлом концепция возникновения геральдики под влиянием обычаев Востока и Византии в ходе крестовых походов основывалась на произвольных датировках, а также «ориентальности» раннегеральдических бестиарных, растительных и тому подобных изображений, что в действительности объясняется воздействием ввозимых предметов роскоши на развитие европейского декоративно-прикладного искусства, а не прямым взаимодействием или заимствованием структурализованных эмблематических практик.
На протяжении XIII в. гербами обзаводятся те, кто претендовал на равенство с военной знатью или по крайней мере на частичную независимость от нее, а впоследствии и представители дискриминируемых групп; распространяются гербы духовных лиц и корпораций (в том числе городов), горожан и крестьян (последние, как и евреи, широко пользуются гербами лишь с XIV в.).
Вероятно, старейшим известным гербовым памятником является печать Валерана, графа Меланского и Ворчестерского (1136-38), с изображением графа-всадника с клетчатым знаменем, коттой и чепраком: эта повторяющаяся «шахматная» композиция и была гербом. В отличие от более ранних знаков, герб обозначал обладателя в полноте его социальных проявлений и, соответственно, помещался на разнообразных предметах военного и мирного, парадного и повседневного быта: щитах, коттах, знаменах, попонах, печатях (при изображении всадника, в отдельно взятом щите, как у графини Иды Булонской и Даммартенской в 1201 г. с двумя гербами — собственным и мужа — в раздельных щитах, или же просто в поле печати, как у Рогезии де Клер, графини Линкольнской, ум. в 1156 г.), надгробиях (погребальный эмалевый портрет Гальфрида Плантагенета, гр. Анжуйского, в гербовых доспехах; ок. 1160-65), затем — на одеждах, зданиях, мебели, сосудах, ларцах, в оформлении документов и т. д. Скромные возможности гербовладельцев соответствовали более узкому спектру употребления: так, средневековые крестьянские гербы известны почти исключительно по печатям. На низших уровнях общества гербы вообще появлялись и бытовали в качестве простого атрибута сфрагистической практики, когда репрезентативная функция герба могла сливаться с таковой функцией печати.
Изобразительной основой для раннего герба часто служили догеральдические знаки (римский орел стал — с Фридриха I Барбароссы и окончательно с Фридриха II — гербом императоров), «гласные» изображения, намекающие на прозвание обладателя герба (дельфин в гербе Робера I, дофина Овернского, ум. в 1234 г., и его преемников), мотивы из герба сеньора (орлы в гербах некоторых значительных имперских князей: маркграфов Бранденбургских с 1170 г., князей Церингенских, маркграфов Тирольских, палатинов Бургундских и др.) или родича (общая цветовая гамма — лазурь и золото — в гербах разных родов, происходящих от Гугона Капета), функциональные и декоративные элементы оснащения щита (шляпки гвоздей на скрепах по краю и осям щита в гербе королей Наварры с Теобальда I Шампанского, ум. в 1253 г., к XV в. переосмысленные как звенья цепи, уложенной в виде узора). Спорным остается то, в какой мере на выбор определенных цветов и форм влияло их символическое значение. Возможно, роль этого фактора в ранней геральдике была снижена в силу того, что изобилие вероятных толкований вело к символической дискретности изображений.
Гербовые фигуры (бестиарные, предметные, геометрические) располагались «в поле», т. е. на фоне условного замкнутого пространства, чаще всего изображавшегося и упоминавшегося как щит (отсюда частое обозначение герба словом «щит» — лат. scutum, фр. escu, ecu, исп. escudo). Однако это же пространство могло принимать очертания и пропорции иных поверхностей, несущих герб: котты, попоны, частей лат всадника и коня, знамени, поля печати или монеты и т. п. При этой графической изменчивости герб был иконографически устойчив. Так, за каждым элементом закреплялся определенный цвет, обычно из числа наиболее ярких: серебро (белый), червлень (красный), золото (желтый), лазурь (синий, голубой), черный, зеленый. Существовали и иные, менее употребительные геральдические расцветки: пурпур, иногда отождествлявшийся с червленью, иногда же изображавшийся фиолетовым или бурым; горностаевый, «противогорностаевый», беличий и иные меха, изображавшиеся двухцветными, но считавшиеся «отдельными цветами». Фиксировались также основные соотношения форм, позы животных и т. п. Это выразилось в постепенном складывании особой терминологии, позволяющей кратко и исчерпывающе описать (блазонировать; фр. blasonner, этимология спорна) герб, свести его к вербальной формуле. Основы франкоязычного блазонирования установились к середине XIII в. в собственно французской и англо-нормандской версиях, значительно отличавшихся от повседневного языка как лексически, так и фразеологически. Примером может служить описание герба Жоффруа де Жуанвиля в англо-нормандском тексте 1250-х годов — «Гловерском столбце»: «d’azur od trois breys d’or un cheif d’ermyne et un demi lion de gules». Cheif здесь — имеющая самостоятельную раскраску верхняя часть щита, «глава»; ermyne - горностаевый мех, gules - червлень, и т. д. Характерны умолчания о типичных, «подразумеваемых» расположениях фигур: трепала для конопли раскрыты и расположены одно над другим, половина льва помещена «во главе». Особенности обеспечивали точность описания, но не вели к герметизации блазонного языка. Фундаментальные работы, посвященные изучению средневековой геральдической терминологии, созданы американским филологом и источниковедом Дж. Бролтом в 1950-1970-х гг. Германоязычное блазонирование было приближено к повседневному языку; латинские блазоны в основном следовали нелатинским стереотипам.
Связь герба с социальными ролями обладателя еще в XII веке привела к его передаче по наследству, принятию членами одного рода общего герба и связыванию герба с владением, ставшими явлением типичным (хотя и не всеобщим). Личный герб оказывается также родовым и (или) поземельным. Показательно рассуждение Франциска Фовейского, во второй половине XIV в. идентифицировавшего французские лилии как герб короля, но усмотревшего в этих фигурах символическое отражение неблагополучной судьбы страны. При этом в среде большинства гербовладельцев и даже у некоторых могущественных фамилий наследование герба отнюдь не было обязательным; возможно было принятие нового, как и существенное изменение старого. Новый герб, в свою очередь, мог вытеснить старый или же сосуществовать с ним. Так, в XIII в. в роду графов Савойских бытовали различные гербы (с крестом, орлом, львом). Иногда мотивация замены герба ясна (отказ палатинского графа Бургундского Оттона IV в конце столетия от «проимперского» орла в пользу «гвельфского» льва), порою же она могла отражать простую неустойчивость социального положения семьи. Тезис о непременной наследуемости герба ошибочен.
На западе Европы неизменный родовой герб обычно принадлежал лишь главе или главной ветви рода; младшие члены (ветви) дополняли его специальными знаками меньшинства — бризурами (фр. brisure — надлом). К концу XIV в. складываются типичные бризуры бастардии. Для Северной, Средней и Южной Европы использование бризур было нетипично, а в Польше один герб без какой-либо бризуры объединял, как правило, несколько родов. Бастарды в странах Средней и Восточной Европы чаще всего могли принять или получить только герб, существенно отличный от отцовского.
Преемники различных родов, обладатели различных земель нередко имели вследствие этого права на несколько различных гербов, что приводило к появлению первых соединенных гербов: Фердинанда III, короля Кастильско-Леонского с 1230 г., с разделенным на четыре части щитом, в котором помещались гербы Кастилии в первой и четвертой четвертях и Леона во второй и третьей (первый многопольный щит); Ричарда Корнуэльского, поместившего свой первоначальный герб в малом щитке на фоне щита Империи при избрании королем Римским и Германским в 1256 г. (предположительно первый герб с так называемым сердцевым щитом) и другие. К концу XIII столетия практика соединения нескольких гербов в одном получила повсеместное распространение. Нередко прибавление нового герба к родовому заменяло принятие бризуры.
Геральдическое значение имел также нашлемник (фр. cimier, англ. crest, нем. Helmzier, [Helms]kleinod) — гребень или иная фигура, украшающая шлем. Первоначальные нашлемники повторяли изображения гербового щита; старейший известный пример — печать 1197 г. графа Балдуина IX Фландрского, изображающая его в гербовом убранстве: со львом на щите (герб, прослеживаемый с 1162 г.) и с фигуркой льва на шлеме. С XIII в. нашлемники могли как согласовываться со щитом, так и обладать знаковой самостоятельностью. Стало типичным воспроизведение гербового щита (на печати, здании, в рукописи и т.д.), увенчанного шлемом с нашлемником и так называемым наметом в качестве «верхнего герба» (нем. Oberwappen, фр. аналог: timbre); последний вместе со щитом образовывал иконографически устойчивый полный герб. В Германии, вследствие повышенного внимания к родовому и коллективному, нашлемники закрепились, став фамильными, и их изменение нередко служило параллелью западной практике внесения в щит бризур. На западе и юге Европы нестабильные нашлемники часто заменялись или варьировались владельцами. У крупнейших родов и династий, а к концу XIV в. и у части средней знати родовые нашлемники появились, однако с ними продолжали соперничать менее долговечные (личные?). Так, большинство членов королевского дома Валуа имели право одновременно на разные нашлемники: общединастический (лилию), своей ветви рода (бургундский филин и т. д.), многочисленных реальных и титульных владений или же личный.
В полный герб могли также включаться знаки статуса: корона, митра, посох и др. Развивалась культура изображения людей, ангелов, животных, чудовищ, сопровождающих или поддерживающих щит и способных играть как декоративную, так и знаковые роли (религиозного символа, дополнительной эмблемы хозяина). Иногда такие фигуры приобретали характер устойчивого дополнения при определенном гербе; но их переосмысление в качестве его специальных элементов — щитодержателей — начало оформляться лишь к концу XV столетия в Нидерландах, Британии и Франции.
Нашлемник как элемент герба зачастую не был идентичен реальному шлемовому украшению, парадному, турнирному или тем более боевому (употребление таковых украшений в бою вообще весьма сомнительно). Условно-гербовая иконография нашлемников иногда отчетливо дистанцировалась от их предметных прототипов: так, на реальном шлеме Черного Принца Эдуарда Вудстокского помещался стоящий и глядящий вперед лев; при воспроизведении этого же нашлемника в составе полного герба нормой был разворот львиного туловища в профиль, а головы — анфас (по аналогии со львами в щите). Даже на печати с фигурой самого принца в гербовом облачении лев на его шлеме изображен условно-гербовым образом. Пик всеевропейского употребления гербов с нашлемниками в XIV и XV вв. связан с турнирными модами, но не сводится к ним. Значительная часть нашлемников, известных по гербовым изображениям этого периода, могла вообще не иметь никакого оружейного воплощения и существовать только в геральдическом декоре рукописей, печатей, зданий и т. п.
Намет — ткань, с XII в. крепившаяся к шлему для защиты от жары и холода, для смягчения ударов, а также для украшения. В XIV в. шлем в составе полного герба часто изображался с наметом, который мог получать определенную расцветку, украшаться гербовыми фигурами. Постепенно гербовый намет удлинялся, превращаясь из короткого назатыльника в развевающееся покрывало. Это отражало не только эволюцию реального шлемового покрывала, но и декоративные тенденции в геральдическом искусстве. К XV в. оформилась практика воспроизведения намета как орнамента в виде развевающихся клочьев ткани, обычно имеющих один фиксированный цвет с лицевой стороны, другой — с изнанки.
Особой областью геральдики являлись с XIV века ливреи (фр. livrée от лат. liberare в знач. «наделять») и фигуративные, или немые, девизы (фр. devise, англ. badge, нем. Bilddevise, итал. impresa), распространившиеся в основном в Британии, Франции, Италии. Первоначально под ливреей понималась одежда определенного вида, «хозяйских цветов», раздававшаяся сеньором тем, кто ему служил; позднее характерная расцветка ливрей стала использоваться не только в одеждах приближенных хозяина ливреи, его свиты и войска, но и в знаменном обиходе, при украшении помещений и т. д. Девизы — разнообразные значки в виде предметных, бестиарных и иных фигур — употреблялись в качестве разновидности ливрей: носились челядью и союзниками, появлялись на флагах, в декоре, нередко на фоне ливрейных цветов. Характерным знаком отличия была так называемая ливрейная цепь, звенья или подвеска которой имели вид девиза сеньора; подобными знаками были и ранние орденские цепи XV в. Участник турнира вместо своего настоящего герба мог пользоваться «щитом для мира» с изображением своего девиза в поле ливрейных цветов; этот щит, наряду с гербовым, играл важную роль и в погребальных ритуалах (например, на похоронах Черного Принца). Иконография девизов приближалась к гербовой, но отличалась большей свободой. Девиз мог воспроизводить фигуру из герба, однако это не было общим правилом. Типичным было изображение герба на фоне ливрейных цветов, дополненное девизами (например, поддерживающими щит животными или повторяющимися орнаментом на намете предметами). В принципе герб и ливрея были знаками одного и того же сеньора, но, как правило, маркировали его разные роли и направления самоидентификации: в случае с гербом — более «длительные» (кровные, поземельные связи), с ливреей — более краткие и частные (политические союзы, круг приближенных, вооруженный отряд). Гербы герцогов Бургундских и Орлеанских (варьировавшие общий капетингский прототип) подчеркивали их родство, а девизы — противостояние: например, дубина Людовика Орлеанского и готовый обстругать ее рубанок Иоанна Бесстрашного. Это же касается Ланкастеров и Йорков с их единым гербовым наследием и «враждебными» девизами (розы и др.). Именно общим усложнением социально-политических форм и было вызвано появление, наряду с гербами, девизно-ливрейной практики.
Традиционное отнесение девизов и ливрей к геральдике обусловлено их тесными взаимосвязью и взаимодействием, типологической, иконографической и социально-репрезентативной близостью, не позволяющей жестко разграничить девизы и гербы.
Своеобразный, периферийный тип геральдического памятника — известные с конца XIII в. легенды о происхождении гербов, связывающие его с конкретными подвигами родоначальника, пожалованиями государей прошлого и т. д. Так, герб Арагона (в золотом поле четыре червленых столба, т.е. вертикальных полосы) якобы увековечивал доблесть графа Барселоны Гальфрида Волосатого, израненного в бою; император Карл Лысый, омочив руку в крови графа, провел четырьмя пальцами полосы по его золоченому щиту. Подобные «гербовые басни» (нем. Wappensagen), совершенно недостоверные в событийном отношении, известны по хроникам, геральдическим трактатам и др. К концу Средневековья они получили широкое распространение, в новых культурных условиях компенсируя некоторый архаизм традиционной гербовой образности.
Нет бесспорных сведений о том, как в раннегеральдический период осуществлялся выбор герба или бризуры, как взаимодействовали при этом сеньор, его советники и мастера, изготовлявшие щит (печать, знамя и т. д.). С XII в. известны герольды (фр. heraut, heraut d’armes, нем. Herold, этимология спорна) — первоначально разновидность жонглеров, менестрелей; глашатаи, комментаторы церемоний, в том числе турнирных. Кретьен де Труа в «Рыцаре телеги» (вторая половина XII в.) описывает гротескного герольда, пропившего одежду и босого, но способного опознавать участников турнира по щитам. К концу XIII столетия герольды (прежде всего на Западе Европы) выделились в особую категорию влиятельных челядинцев. В их обязанности по-прежнему входило знание гербов, опознавание гербовладельцев на турнирах, на поле боя и т. д. Кроме того, герольды пользовались правом неприкосновенности, служили посланниками-парламентерами, собирали и систематизировали сведения о гербах и происхождении их хозяев. В XIV в. оформилась трехступенная иерархия «гербовых служителей»: персеванты, собственно герольды и гербовые короли, reges armorum (первоначально «короли герольдов», reges hyraudorum) — верховные герольды, обычно стоявшие во главе так называемых гербовых марок (фр. marche d’armes; исходно турнирный термин, применявшийся к обширным округам, на которые условно делилось «турнироспособное» население Европы). Например, на территории Франции находилось более десятка марок: Иль-де-Франс, Артуа, Вермандуа, Анжу, Гюйень, Прованс, Берри (с Лангедоком), Шампань, Бургундия, Франш-Конте, Нормандия, Бретань и др. Характерным было некоторое различие гербовых обычаев в разных марках. Герольд мог быть у сеньора, города, благородной корпорации (нем. турнирные общества, светские ордена и т. д.); при государях часто состояли группы герольдов и персевантов. Существовали и бродячие герольды, предлагавшие свои услуги разным сеньорам. Герольд или персевант именовался особым должностным именем, чаще всего воспроизводившим название наблюдаемой им территории: гербовый король императора — Romreich. Клаас Хейнен (ум. 1414 или 1415) в качестве герольда герцога Гельдернского, а позднее — графа Геннегауского именовался соответственно Gelre и Beyeren (в Геннегау правила ветвь Баварского дома). Затем герцог Брабантский возвел его в сан гербового короля Ruyers (нижнелотарингская гербовая марка; герцог Брабантский пользовался привилегией назначать Ruyers). Получив право ведать обширной провинцией, Хейнен остался при том на геннегауской службе и носил оба имени — Beyeren и Ruyers. Имя герольда могло соответствовать также эмблеме или фигуре герба (гербовый король Шотландии Lyon), девизу или кличу (гербовый король Иль-де-Франса Montjoye; португальский — Pelicano, по немому девизу Иоанна II) и т. п. «Гербовый служитель» Пия II в 1460 г. известен как Salvatus. Верховные герольды некоторых суверенов являлись вместе с тем герольдами придворных светских орденов; формальная зависимость от корпорации заслонялась здесь зависимостью от сеньора этой корпорации. Обычно такая должность была связана со статусом гербового короля: английский Garter (по ордену Подвязки), бургундский Toison d’Or (по ордену Золотого Руна); у Рене, «Доброго Короля», — Los (по девизу ордена Полумесяца: «Los en croissant»); имя Croissant принадлежало персеванту. Вообще же герольды чаще получали территориальные имена, а персеванты — имена различного происхождения. С конца XIII в. существовал особый обряд посвящения герольда или персеванта — «крещение», в ходе которого кандидат приносил присягу, а сеньор окроплял его вином (иногда — водой либо водой и вином) и нарекал его должностным именем. Посвященный также получал «эмаль» — изображение герба сеньора для ношения на груди. Парадным облачением герольда обычно служила далматика (табард) с изображением на ней герба сеньора; первыми табардами герольдов были, вероятно, изношенные гербовые котты хозяев. Известны и другие должностные атрибуты, в том числе короны и скипетры гербовых королей.
Иногда одеяния и знаки статуса герольдов, состоявших при придворных орденах, отражали их связь с корпорацией: так, «эмали» гербовых служителей короля Рене Los и Croissant воспроизводили герб, традиционно приписывавшийся покровителю ордена Полумесяца — св. Маврикию; Toison d’Or имел право на орденские облачение и знаки, дополненные специфическим ожерельем (potence), составленным из «эмалей» с гербами членов ордена.
Возвышение герольдов, их выделение в привелегированную группу в XIII в. было с завистью и неприязнью отмечено менестрелями — Бодуэном из Конде, Анри Лаонским. Тем не менее герольды оставались частью челяди. В XV столетии некоторые локальные сообщества герольдов получили формальную организацию: в 1406 г. была образована Коллегия герольдов королевства Франции во главе с Montjoye, с 1476 г. все пожалования и подтверждения гербов, совершаемые гербовыми служителями Португалии, стали делом верховного гербового короля Portugal, в 1484 г. была основана английская Гербовая коллегия во главе с Garter, гербовым королем ордена Подвязки.
Значительная часть герольдов происходила из Нидерландов (исторических), что являлось одним из факторов их надрегионального единства.
Герольды оказали решающее влияние на упорядочение блазонирования — как турнирные глашатаи, описывавшие гербы участников, а затем и как профессиональные гербоведы-кодификаторы. Их контакты обеспечивали сохранение целостности геральдической традиции в Европе. Они же содействовали сосредоточению контроля над гербовой практикой в монарших руках, оформлению ранней геральдической документации (пожалований и т. п.).
Весомую долю исторических источников по геральдике составляют изображения гербов на отдельных предметах и сооружениях. Обширный пласт геральдического материала запечатлен в хрониках, поэмах и т.п. Наиболее специфический тип геральдического источника — сборник гербов, гербовник (фр., англ. Armorial, нем. Wappenbuch), гербовый столбец (фр. Role d’armes, нем. Wappenrolle; в узком смысле — гербовый сборник в виде свитка, в расширенном значении — синоним гербовника). Предположительно старейшими памятниками такого рода являются Clipearius Theutonicorum Конрада де Муре (1240-е гг.), содержащий стихотворные описания 73 гербов, и геральдическая часть хроники Матфея Парижского (1244-1259 гг.) с изображениями и описаниями гербов. К 1250-м годам относятся «гербовые столбцы» Glover (Англия) и Bigot (Франция). Датировка и подлинность «гербовника коронации Оттона IV» (1220-е гг.?), сохранившегося в копии XVII в., остаются спорными. А.Р. Вагнером в 1950 г. сформулирован принцип классификации гербовников по типу их составления. Основные группы гербовников — «событийные» (occasional), объединяющие гербы участников какого-либо события: похода, турнира и т.д.; корпоративные (institutional); «общие», объединяющие гербы по территориальному признаку (local, provincial) или стремящиеся представить гербы всего мира (general; во фр. традиции термин general прилагается и к локальным, и к универсальным гербовникам); упорядоченные (ordinary), группирующие гербы по принципу сходства форм в гербоведческих целях; маргинальные, т. е. несамостоятельные, составляющие второстепенную часть памятника (например, гербы миннезингеров, иллюстрирующие Гейдельбергскую рукопись). Характерны составные гербовники, в том числе и такие исключительные по информативности и художественному уровню, как гербовник Гельдерна (Gelre), составленный К. Хейненом в 1370-1386 гг. Начинающийся фрагментами «случайного» и маргинального типа (гербовые иллюстрации к стихотворным текстам, гербы павших в битве при Ставерене и т. д.), он продолжается как универсальный, причем гербы собраны по странам и верховным сеньорам. В Гербовнике Золотого Руна, составленном гербовым королем одноименного ордена Ж. Лефевром де Сен-Реми в 30-е гг. XV в., за гербами кавалеров ордена следуют гербы императора, курфюрстов, государей с их вассалами и подданными. Некоторые из гербовников (общие, корпоративные) создавались и дополнялись на протяжении длительного срока: так, гербовник Арльбергского братства св. Христофора велся с 1390 г. до XVIII в., Бургосского братства св. Иакова — в XIV и XV вв.; позднейшие дополнения есть и в Гельдернском гербовнике.
Гербы вносились в гербовники в виде описаний (фр. en Blason) или изображений щитов и замен, иногда рисовались и в полном виде, со шлемами, нашлемниками, коронами. Изображение герба могло также заменяться фигурой персонажа в гербовом убранстве («одетого в герб»).
Датировка старейшего из дошедших до нас геральдических трактатов (трактат Дин, также известный как «De Heraudie») спорна (1280-1300 гг., по другой версии — 1340-е гг.; сохранился в списке конца XIV в.). Трактат посвящен правилам англо-нормандского блазонирования и отражает профессиональные воззрения герольда.
Впоследствии создавались трактаты, в основном дистанцированные от деятельности герольдов и имевшие целью переосмысление геральдики в контексте писаного права, ученой систематизации и дидактизма. Первым опытом такого рода стал труд императорского юриста Бартоло ди Сассоферрато — трактат «De insigniis et armis», фундаментальный в геральдико-правовом отношении. Изложение собственно знаковых правил геральдики у Бартоло представляется не во всем реалистичным. Это относится и к большинству позднейших трактатов — трудов последователей Бартоло, а также его оппонентов — Франциска Фовейского и его ученика Иоанна (Iohannes de Bado Aureo, автор «Tractatus de Armis»; предположительно идентифицируется как Иоанн Тревор, епископ Сент-Асафский, ум. в 1410 г.), противопоставивших бартолианской иерархии цветов свою, не менее спорную. На протяжении XV в. тезисы Бартоло и Иоанна развивались в ряде новых трактатов и получали риторические дополнения. Вероятно, лишь некоторые из авторов были действительными знатоками геральдики, как Клеман Принсо, чей труд (ок. 1439) завершается гербовником в блазоне. В целом же формировалась упорядоченная и в достаточной мере мистифицированная теория геральдики. Взаимодействие идеальной геральдики трактатов и реальной практики нашло яркое отражение в произведении Николаса Аптона «О военном обучении» (ок. 1446). Из текста явствует, например, что Аптон отказался от оценки (вслед за Иоанном де Бадо) зеленого цвета как неблагородного, поступив на службу к графу Солсберийскому, в гербе которого этот цвет присутствовал.
Постепенно оформлялись общие стереотипы и локальные нормы гербового права, а также социальные институты его регламентации и охраны. Знаменит пример лорда Скроупа, в 1380-х гг. отстаивавшего исключительность своего права на определенный герб сперва перед рыцарским арбитражем, затем перед военным судом коннетабля и, наконец, перед государем (Ричардом II). С XIV в. практиковалось пожалование гербов государями. Это было развитием практики отражения эмблем сеньора в гербе подданного, и первоначально жаловались гербы, сходные с монаршими (еще в 1251 г. Иаков I Арагонский даровал собственный герб, дополненный в верхней части щита крестом, Ордену Божией Матери Милостивой); позднее жаловались гербы с любыми фигурами. Бартоло наряду с провозглашением всеобщего права на принятие герба заявил о преимуществе герба, пожалованного или подтвержденного монархом, над свободно принятым. С XV в. в ряде стран предпринимались попытки вытеснить принятие пожалованием и подтверждением, а также законодательно ограничить круг гербовладельцев (исключив крестьян, неблагородных и т. д.).
Повсеместное присутствие геральдики не привело к исчезновению или перерождению иных эмблематических систем. Инсигнии монархов и духовных лиц, знаки нотариев, ремесленников, домовые знаки испытали сильное влияние геральдики, сами влияли на нее, но не были поглощены ею.
В ренессансный и постренессансный период геральдическая теория приобретает еще большую риторизацию и формализованность, отчасти маскируя, отчасти же акцентируя архаизм гербовой традиции перед лицом культурных и социальных перемен. С XVII в. внимание к историческим реалиям легло в основу геральдической науки. В середине второй половины нашего столетия исследователи геральдики противопоставили распространению на средневековые памятники постренессансных геральдических стереотипов (надвременные формальные принципы, информативно-документальный характер знака) образ подвижной, чуткой к социальным процессам, экстравертной знаковой практики, отразившей своеобразие эпохи (труды Д.Л. Гэлбрейта, Х.С. Лондона, А.Р. Вагнера, Ф. Менендеса Пидаля, М. Пастуро и др.).
Литература
Galbreath D.L., Jequier L. Manuel du Blason. Lausanne,1977.
Pastoureau M. Traite d’Heraldique. 2 ed. Paris,1993.
Wagner A.R. Heralds and Heraldry in the Middle Ages. 2nd ed. Oxford, 1956.
Словарь средневековой культуры / Под ред. А.Я. Гуревича. Изд-во «Росспэн». М., 2003.